– Да ну его, обойдусь, - ответил парень, - а сумки мои там никто не сопрет?
– А Майор на что? - удивилась соседка, - ты не гляди, он хотя и дурачок, но гавкает исправно. В случае чего и куснуть может - вон третьего дня Колька Пасечник по пьяни перепутал хаты, так до сих пор задницу к аптекарше бинтовать ходит.
Колька Пасечник наведывался к аптекарше вовсе не по этому, но уточнять соседка не стала. Весьма веселило парня то, что она использовала в разговоре ласкательно-уменьшительные суффиксы, точно директор известной московской фирмы «Песик и Котик».
Утром Артем с помощью сердобольной женщины привел в порядок теткин дом и под ее надзором вытопил печь.
– Ничяво! - одобрила его манипуляции тетя Маня, - кочегаром тебе не быть, но пожарчик в случае чего можешь нешутошный устроить. Главное запомни, сыночек, - вот эту херовинку спустя десять минут, как выгорит печечка, закрывать нужно.
– А почему? - спросил Артем.
– По качану! Раньше закроешь - можешь угореть и не проснуться. Сильно опоздаешь с заслоночкой - будешь в холодной хате ночевать. «Вьюшкой» хреновинку то кличут, запомнишь? Ладно, я пошла. Денежки хоть есть у тебя, горюшко мое?
– Есть малёк, - ответил Артем, - на пару месяцев хватит.
– Тогда ты богатенький Буратино, - засмеялась женщина, - я буду заходить, помогать по хозяйству. Смотри, не угори и не замерзни!
Тетя Маня ушла. Парень глянул, как согбенная фигурка ее прошла через двор и исчезла за калиткой. Да, акции его котируются невысоко - на уровне грудного младенца. Но ведь он родился и вырос в дерене, ему не привыкать бегать в холодный сортир и умываться из пол-литровой эмалированной кружки. В конце-концов, человеку, который добрый десяток лет на «ты» с самым сложным механизмом, что сотворили человеческие руки… неужели он не пропишет первичный DNS какой-то печке, чтобы в хате стало тепло!
Перво-наперво, он решил осмотреть свое «наследство». Дом находился в интересном состоянии, то есть, при отсутствии хозяйских рук вскоре мог перейти в разряд нежилых построек. Почти новая баня, да ровесник дома - сарай, навес для дров и неожиданно шикарный погреб. В принципе, неплохо. Артем с удовольствием спустился под землю и лично проинспектировал банки с вареньями и соленьями, кадки с зерном для домашней птицы и сусеки, где хранился летошний картофель. С интересом залез в просмоленный коробец и убедился, что борову еще жить да жить. Шматы сала в полпяди толщиной лежали в несколько этажей, а сверху еще располагался небольшой закопченный окорок.
– Спасибо, тетя Алла! - выдохнул Артем, - благодаря тебе бывшему сисадмину умереть с голодухи не грозит.
Заглянул он и в сарай, почесал за ухом флегмата борова. Пересчитал куриц, и, обнаружив в уголке полдюжины еще теплых яиц, возрадовался. Вспомнил, что тетка всегда оставляла одно яйцо на месте, остальные же пять по-хозяйски отнес в дом. Холодильник у тетки Аллы был почти новый, но вот телевизору лет пять назад стукнуло ровно десяток. Соседка говорила, что он не работает, и мастер из райцентра вот уже год обещался завезти какой-то «перемножитель».
Сам не заметил, как протоптался до обеда. В желудке постреливало и просило жрать - парень решил, не мудрствуя лукаво, сварить два яйца и попить чайку с вареньем. Сходил с ведром во двор, зачерпнул воды из находящегося здесь же колодца. Дома глянул в буфет и обнаружил полное отсутствие хлеба. Ничего не поделаешь - нужно идти в «сельмаг», находящийся в центре деревни. Плюнув в подтаявший снег, Артем пошел переодеваться. Распаковав сумку с одеждой, надел теплый свитер и вязаную шапочку. Сунул ноги в немецкие джамп-бутсы и напялил куртку из толстой свиной кожи, сшитую год назад по заказу у столичного портного.
Февраль - не самая лучшая пора года для прогулок, поэтому улица была практически пустынной. Лишь когда Артем свернул к деревенскому торговому ряду, где располагалась столовая, три магазина и комбинат бытового обслуживания, то обнаружил, что деревенька обитаема. У столовой, бывшей по совместительству и местной рюмочной, где продавали спиртное на разлив, стояли три аборигена. В теплой и задушевной беседе они пытались решить сложный вопрос: где догнаться. Увидав Артема, один из них попытался его окликнуть, издав опознавательное «Гей!», но наш герой прошествовал дальше, не утруждая попусту язык.
Сельмаг процветал. Артем вспомнил ситуацию пятнадцатилетней давности, тогда очередь штурмом брала машину с сахаром, что пришла из местного райпо. Озверевший народ хватал по талонам все, что не привозили: примусы, военные сорочки, телевизоры и китайские кроссовки. Но тогда время было такое. Даже в столице были километровые очереди за трусами и туалетной бумагой, а вместе с зарплатой выдавали гору проштампованной бумаги, удостоверяющей, что каждый рублик заработан честно.
Нынче вход в сельмаг был оформлен в лучших традициях финских забегаловок: белая пластиковая дверь, витрина со жвачками и нарядная красивая девушка, сменившая за стойкой тучную тетку с застарелым варикозным расширением вен. Избалованное дармовым шоколадом создание кокетливо стрельнуло глазами по свинячей коже и приветливо улыбнулось.
– Добрый день, - поздоровался Артем, - хлеб у вас свежий, красавица?
Красавица томно закатила глаза и неожиданно низким голосом ответила:
– Хлеб у нас свежий. Только есть вы его не будете.
Артем вопросительно уставился на девушку, ожидая продолжения. Но юное дарование посчитало, что оно свою миссию исполнило на все сто десять процентов и заткнулось.
– Скажите, милая девушка, - попробовал подойти парень с другой стороны, - почему ваш свежий хлеб нельзя есть. Он что, с отравой?